Записки подростка

Мы прилетели в аеропорт Кеннеди, а лететь дальше нам надо было из ЛаГвардии. У нас было шесть больших чемоданов и кошка в клетке. Для того, чтобы нам попасть в ЛаГвардию, нам надо было ехать на двух такси, потому что все чемоданы не помещались в одну машину. Мама и я ехали в одном, а папа в другом. Когда мы приехали, папы еще не было, сначала мы испугались, но он быстро приехал.

Мы еще из Москвы заказывали место в самолете для кошки. Но почему-то нам сказали, что в этом самолете с кошкой лететь нельзя, поэтому надо было лететь через Атланту. Папа принялся спорить с женщиной, сажающей всех в самолет, и сказал мне, "Жень, переводи!". В определенный момент, мне хотелось сказать этой женщине, что я на самом деле не согласна с папой, что я готова лететь через Атланту, только дайте уже улететь. А папа продолжал спорить. В конце концов женщина сказала "I am sick and tired of this!" и родители засмеялись. А мне казалось, что женщине было совсем не смешно.

Последний звонок уже прошел в Москве - мои одноклассники сдавали экзамены. Я не плакала по ночам, но почти каждый день я просыпалась, думая, что я в своей московской комнате. Я очень-очень жалела, что не попала на последний звонок и выпускной вечер. Мы уехали всего за полгода до окончания. Девчонки сказали, что последний звонок не был ни чем особенным, но это для них, там. А для меня это было то, что я никогда не увидела. На выпускной вечер они были в армянском ресторане на Речном - я там бывала сто раз. А теперь не попала.

Между последним звонком и выпускным вечером в Москве был мой день рождения, мне исполнялось 16 лет. На праздновании были мои дядя и тетя, двоюродная сестра и ее молодой человек, и друзья родителей - американцы. Мне было очень-очень грустно. Я вспоминала свой 15-й день рождения, в Москве, было лето, были все мои друзья, и было здорово. А тут у меня не было друзей. Но я старалась не показывать ничего, из-за папы с мамой. Папа заказал торт в пекарне, на нем было написано "С днем рождения!" по-русски! Они повесили плакат "Sweet sixteen", и подарили набор: сережки и кольцо с жемчугом. Они очень гордились, что у них такая дочь. А я все время думала, что мой день рождения должен был быть совсем другим. Насмотревшись американских фильмов, мне казалось неправильным, что я справляю свой день рождения с родителями и родней - а не с друзьями.

Моими друзьями тогда были люди из разных чатов - в основном, русские в иммиграции. Я часами сидела в чатах. Были даже какие-то поклонники, люди, с которыми я общалась довольно долго. Реальных друзей не было - я училась в религиозной школе для девочек, где мне было очень тяжело найти общий язык с остальными девочками. Были там еще две русские девочки, но у них были свои друзья, они уже давно жили там, и я не решалась войти в их круг. У меня не было машины, поэтому встречаться с ними я не могла - они жили довольно далеко, а общественный транспорт не существовал.

После окончания экзаменов, я поехала вожатой в летний лагерь. Я приехала на неделю позже, а поэтому пропустила всю подготовку. Я должна была быть вожатой вместе с другой девочкой, у 8 девочек возраста 12-13. Эта девочка (Джина) оказалась русской, они приехали в Америку 10 лет назад, и мои родители знали ее родителей. Они сказали, что когда мы были маленькие, мы играли вместе.

Когда я только приехала, Джина меня обняла, в знак того, что я ее "спасаю", потому что до этого она работала одна. Мне тогда это было очень странно - она же только что со мной познакомилась. Хотя она была русской, она никогда не говорила со мной по-русски, я уже не помню, почему, наверное, ей было легче по-английски. Мне это тоже казалось странным, она же из России! Говори она по-русски со мной - может, мы могли бы подружиться, а так, она была для меня была такой же американкой, которую я не понимала (не в плане языка, язык у меня был довольно хороший, а в плане просто общения).

И там я осталась одна на три месяца; родители приезжали, я иногда ездила домой. У всех вожатых уже были машины, и они ездили домой сами, а за мной приезжали родители, потому что у меня не было прав, а будь права, меня скорее всего не отпустили бы ехать одну. И у нас, по-моему, тогда была одна машина. Хотя никто ничего не говорил, мне казалось, что все остальные вожатые думают: "Смотрите, за ней до сих пор родители приезжают на машине, хаха! Ей уже 16 лет, а она все с родителями ездит." Не встречаться в родителями я не могла, я хотела с ними видеться, потому что они предоставляли мне хоть какую-то отдушину, я могла хоть как-то выплеснуть все мои эмоции. Но с другой стороны, я все время думала, что я бы хотела, чтобы у меня была своя машина, и я бы ездила домой сама.

С девочками из отряда в первой смене отношения не сложились. Если я не могла ужиться сама с собой, куда мне было еще понять американских 12-13-леток. Один раз девочке из другого отряда стало плохо - или она мне так сказала. Она тяжело дышала(hyperventilating), и просила отвести ее к медсестре. Я ее отвела, но медсестра сказала, что с ней все в порядке. С ней была еще одна девочка, и они меня уверяли, что этой девочке очень плохо, что ее вожатая - плохая, потому что ей не помогает. Я пыталась помочь, мне казалось, что она искренне говорила, а потом оказалось, что она часто так людьми манипулирует, и что на самом деле с ней все в порядке.

Один раз, уже во вторую смену, я следила за группой 20-30 человек, которые занимались рисованием. Я не помню, о чем еще мы говорили, но они упомянули 69. Я не знала, что это такое, и спросила у них. Они сказали: догодайся! Я подумала, что может быть это какая-то спортивная команда (есть такая бейсбольная команда, Филадельфия 76). А они все дружно засмеялись. Я сама в конце концов догадалась, что же такое 69.

Один раз я заходила в душ, и одна девочка сказала другой так, что я слышала: "А что, девочки в России не бреют ноги?". Я сделала вид, что не услышала. Мои родители были категорически против того, чтобы я брила ноги: "Ты что? Вырастут черные длинные волосы". Я приняла их позицию как свою, но стеснялась этого. Потом, в школе (государственной), я ни разу ни одела короткую юбку или шорты, потому что с одной стороны не хотела брить ноги из-за родителей, а с другой стороны хотела, потому что все так делали. Сейчас я воском удаляю волосы, потому что мне так хочется.

После того, как я уехала в университет, папа и мама по сути остались одни в городе.

Я как-то справилась с собой - повесила российский флаг у себя в комнате, стала общаться с русскими, нашла какую-то свою нишу, хотя подруг у меня все равно не было.

У моих родителей были друзья-американцы. Семейная пара. Они нам очень помогли, устроили папу на работу практически с нулевым английским, приглашали в гости, приезжали к нам. Я с женой даже в какой-то степени общалась как с подружкой. А потом, во время моего второго года в университете, оказалось, что эта жена спала с папой. Я тогда не плакала, я уже не помню, когда я в последний раз плакала по серьезному поводу - из-за смерти дедушки, или тогда, я все плачу из-за какой-то ерунды - если муж не поцелует. А тогда я же должна была быть сильной - из-за мамы. Мама никому кроме меня не рассказывала.

Потом у папы была еще любовница, и опять мама кроме меня никому не рассказывала. Она рыдала в трубку, а папа говорил мне, что мама - истеричка. Тогда я в первый раз заплакала.

Там было место, где собирались курящие (это я уже потом поняла, а сначала думала, что просто вожатые собираются). Я считала, что так как мне надо приобретать друзей - надо туда ходить. Так я часто туда заглядывала, но редко когда со мной кто заговаривал. Но я продолжала туда ходить, как на каторгу. Потом практически то же самое повторялось в другом месте. Всегда было боязно туда заходить. Вроде как я подружилась там с кем-то (в этом другом месте), но все равно они "хорошие знакомые".

Родители мне говорили после лагеря, что я повзрослела, но только если кто-нибудь предложит еще раз так взрослеть - нет уж, увольте. Как страшный сон.

А Вы, я смотрю, не конформист.

В смысле?

Весьма интересный рассказ...

Это что, все? А еще? (-)

Я честно говоря не знаю, что еще писать.

Видимо из-за разных событий во время приезда я разучилась доверять людям. Даже самым близким.

Мне это написание как лекарство было, на самом деле.